Соловей - птица легенда

[Николай П.]

Я поставил стеклопакет на лоджию и утеплил минватой, когда на улице -10, на лоджии +12, но я использую для подогрева масляный обогреватель и поддерживаю температуру +24, потому что там живет шама, и находится мучник зофобус, которым необходима повышенная температура для нормального разведения

[Fahrenheit]

 На лоджии с тройным северным стеклопакетом и маслянным обогревателем соловьям можно энергосберегающую лампу на всю ночь включать с минимальным освещением, но обязательно шторки или жалюзи приспособить от хищных ночных гостей летящих на свет и " еду" в клетках. Здесь также от испуга хлопающих крыльями сов, могут куда больше получать стресс взволнованные питомцы.

[Николай П.]

Да, шторы необходимы, я поставил раздвижные вертикальные жалюзи из плотного материала (правда удовольствие такое стоит недешево ), но свет все равно проникает, правда минимально, но все же его хватает , чтобы дрозды беспокоились ночью, перенесенные в другое помещение, лишенное ночью доступа света , они стали вести себя спокойно по ночам

[Натуралист]

Привет всем! СПАСИБО ВАМ, УВАЖАЕМЫЕ КОЛЛЕГИ). Прочитал все внимательно. Да, лоджию нужно летом утеплять - готовить сани на зиму). Уложиться можно в 10 тысяч рублей... На ночь птичек я всегда кормлю, в том числе и мучником, который они, кстати сейчас  не едят... Характер у меня ОЧЕНЬ СПОКОЙНЫЙ)). Друзья мне всегда отдают дикарей на перевоспитание)))... Может, я просто напросто трясусь над ними (черноголовками)... ?

[Fahrenheit]

   А у меня три соловья и все шебутные. Давно не было спокойного, такой чтоб из рук ел был первым обыкновенным. Полный ноль если будет читать и сопоставлять не одни материалы данного сайта, разберётся. Нули стремятся к знаниям, а знатоки считая, что для них всё уже изведанно от самомнения истощаются.

[красношапочный]

Давайте к соловьям вернемся.  Мой ручной давным давно. Очень наглый, попрошайка. Берет и с рук и с ладони, иногда выпрашивает как птенец. При умении приучить соловья много особо трудов и не надо, это не зяблик или реполов. 

[Fahrenheit]

О соловьях

рассказы стародавнего охотника

Осень установилась ясная и погожая. Безоблачный свод неба широко охватил весь мир Божий своим чудным голубым шатром. На его чистой лазури отчетливо вырисовывались не только окружные селения с их пестрыми полями и лесами, темневшими на горизонте, но и одиноко летевшая птица и даже малейшая травинка.

После суровых дождей наконец-то наступило радостно светлое «бабье лето». Свежий и пахучий осенний воздух уже пощипывал утренниками нос и уши. Но к полудню опять становилось жарко, как в Петровки. Все поле струилось множеством белой орнитологические сети, тонкие нити которой бесконечными струнами, одна близ другой, протягивались повсюду и колыхались от набежавшего ветра. Иногда пушистый клочок летящей орнитологические сети, живописно белеясь на нежной лазури неба, далеко и плавно проносился над землею впереди длинной, шелковистой нити, готовой пристать ко всему встречному.


По-видимому, погода установилась надолго. Зверь выкунел и обостился; дикая птица тоже вся оперилась и заправилась, готовясь к отлету.

Так и тянуло в поле поразмяться в седле или в остров с ружьем, под гончими.

Еще с ранней зари выбрался я из дому и до хороших обедов пробродил в лесу, бесконечной казенной засеке.

Совсем усталый и голодный, я шел напрямик, всячески стараясь поскорее добраться до желанной опушки. Однако лес становился все гуще и диче. Видимо, я совсем сбился с пути. По временам подходили глухие, глубокие лесные яры, заваленные истлевшим валежником. В них стояла такая сырая и угрюмая дрема, насквозь пропитанная гнилью прошлогодней листвы и грибов, что и самый луч солнца не достигал до мшистых корней деревьев: дробясь в их вершинах, он неясно порхал в полдерева небольшими светящимися кружочками; только кое-где огненно-золотая дрожащая струйка его ослепительно пронизывала зеленый сумрак. Одичавшие пчелы и мохнатые шмели, налетев на эту светлую полоску, яркими искрами вспыхивали на мгновение и с торжественным гудением проносились далее в глубь чаши: черные дрозды негромко выводили свои мелодичные трели. На самом дне темного лога толпились папоротники, тихо и таинственно покачивая свои широколапые листья.

Наконец-то вокруг меня посветлело, и как-то разом зазвенели и зачирикали пичужки. Молодые иволги пронзительно перекликались между собой и шаловливо ныряли по веткам. Сквозь причудливый переплет дубов, высоко по небу разметавших свои кудрявые вершины, шире проступала синева неба, на которой слабо вырисовывались трепетавшие листья. Я искренно обрадовался, когда, распахнув последний гущавник, неожиданно выбрался на простор зеленой полянки, залитой горячим светом солнца.

В тот же миг я совсем наткнулся на седого, ветхого старика, в синем китайчатом балахоне.

Стоя ко мне задом, он, видимо, еще и не замечал меня. Среди дикого леса старец имел вид богоискательного отшельника, наконец-то обретшего себе «безмолвное место» для жития, где бы он мог вполне предаться созерцанию Творца и «лобзанию пустыни». Однако вскоре же я убедился, что то был не анахорет, а просто охотник, усердно копавшийся над муравьиною кочкою. Небольшим деревянным ковшиком он то и дело зачерпывал из муравейника его мелкозернистую землю, пропитанную острым спиртом, и всю эту мягко перетертую землю, среди которой, словно просыпанная перловая крупа, пестрили крупные белые «муравьиные яйца», и самих муравьев, кишевших в ней, он ловко высыпал в мешочек. Несколько таких же холщовых мешочков, туго увязанных, аккуратным рядочком стояли тут же. Недалеко от них светилась в траве красная ложа самодельной одностволки, прислоненной к дубу. Под корнем его на разостланной тряпочке стоял поливенный кувшинчик с квасом – суровием, пучком травы и лежала краюшка хлеба с солью и огурцами.

Поздоровавшись с неожиданным товарищем, я присел к нему на траву.

- Здравия желаем, батюшко! – ласково отозвался незнакомец, добродушно улыбаясь своим мягким беззубым ртом и с особою торжественностью снимая свой ваточный, невероятных размеров, картуз.

- С добрым полем, сударь, будьте здоровы, – добавил он, подметив в сетке моего ягдташа кой-какую добычу. – Ну да уж, батюшко, и погодка нарядная стоить… Именно что золотые денечки!.. Теперь в хате сидеть – великий грех.

По степенной речи, по его несколько сутуловатой благообразной фигуре, умным и мягким чертам розового лица, по манере держать себя – можно было принять его за дворового человека доброго старого типа. Он сразу расположил меня в свою пользу.

- Не хочешь ли закусить, старина? – предложил я ему, доставая из сумки разную снедь и порядочную фляжку старой терновки.

Не говоря ни слова, старик поспешил докончить свое дело, снял картуз и, перекрестившись на солнце, почтительно принял от меня глубокую оловянную крышку с душистым напитком. Опрокинув ее в себя, он с видимым наслаждением смаковал губами и покачивал своею плешивою головою, странно обрамленною густейшими мелко завитыми кудрями.

- Ну, уж и винцо доброе, – наконец промолвил он, утерев рот подолом балахона. – Так и разбежалось огнем по всем жилкам… Покорнейше благодарим вас, батюшко.

- Да ты, старик, садись-ка лучше сюда поближе. Сперва закусим, а после и поблагодаришь… Каким это ты делом тут занимаешься? – полюбопытствовал я.

- Комариные яйца, батюшко, сбираю… Муравлев этих самых ищу по лесам, да и продаю ихние яйца соловьятникам. – с кроткою улыбкою объяснил он мне. – Признаться, я и сам тож соловьишками занимаюсь по малости, – добавил он, словно извиняясь.

- А как тебя зовут?

- Да прежде звали Иваном Ивановичем Баструевым. Ведь я, сударь, из дворовых людей, – объяснил он, понижая голос и снова снимая картуз. – Красовские были господа, ну, я у них и правил всю должность… Коров даже доил! – рассмеялся старикашка. – А между прочим, был я и садовником, и егерем. Всего, батюшко, приходилось видеть… Только господа наши были хорошие, лишнего говорить нечего… Его святая воля!.. Господь все делает к лучшему… Да я, сударь, и не люблю в речах распушаться.

Занявшись едою, некоторое время мы оба молчали, и я невольно задумался, глядя на рядок муравьиных кочек, странно возвышавшихся и черневшихся по зеленой поляне. Одни из них имели вид пирамид, другие, обширные и округленные, – походили на курганы. И так же, как и по тем, по кучьям этим, пробивалась редкая зеленая травка, жесткая, как щетина.

По солнцу хорошо было видно, как крохотные рыжие муравьи суетились по всей поляне. Многие из них еще копошились в разворошенных кучах, промеж крупинок сухой и словно просеянной земли, другие лезли на вершины цветов и по травинкам. Даже в грубых морщинах ближайших дубов виднелись они высоко от земли. В уцелевших муравейниках тоже была заметна тревога. Из ее сухих, глубоких трещин, откуда желтилась, как табак, бурая, рыхлая земля, и изо всех нижних и боковых выходов их таинственного городища то и дело показывались ряды насекомых. Шевеля усиками, они долго и внимательно вглядывались в близкую опасность и снова уходили в преисподнюю своих сокрытых лабиринтов. А на место их тотчас же появлялись новые и новые соглядатаи. Казалось, весь муравейник шевелился от этого усиленного, хотя и невидимого, внутреннего движения его растревоженного населения.

Еще с детства, при взгляде на таинственный муравейник и на его обитателей, мне всегда представлялся древний, таинственный Египет. Как там, так и здесь существовали свои цари, свои касты, своя мудрость, свои святыни, свои пирамиды. Там, как и здесь, было то же бессознательное стремление к вечному, кропотливому труду и та же неуклонная потребность возможно лучше спрятать и во что бы то ни стало сохранить своих живых покойников и именно в мраке глубоких подземелий своих пирамид.

Вот и теперь целая процессия этих темных крошечных существ, не помышляя о собственной гибели, самоотверженно спасают и, надрываясь, тащат на себе громадные белые яйца, что кажутся мумиями, запеленатыми в белые саваны.

- Мал муравей, а горы роет! – счел нужным промолвить Иван Иванович, заметив мои наблюдения. – Только уже и на них времена переменились, – со вздохом добавил он. – Потому что человеки оченно уже дюже размножились… Уж друг на дружке стали жить… Где, к примеру, было десять дворов, теперь тамо уже две сотни или того более. Где еще при мне было дикое поле, сичас деревня объявилася… Опять же, в допрежние времена промежду царей войны были настоящие, и хоть мало-мальски народушко прорежался, а нониче, хоть бы и по нашей деревне, как есть все солдаты домой вернулись. И только одному Гаврюшке Оводу левую ладонь прострелили, так и то пуля там же осталась. Сейчас и Гаврюшка гречиху молотит той-то рукою… Оказия, батюшко, да и только!.. Ну, а как попришли эти солдаты, так прямо и взялись с братьями делиться, беды!.. Именно через это, сударь, и все леса повырубили, выгона и болота пораспахали… Ну, откуда же дичи-то взяться? Ведь не только дикому зверю нету слободы, а ужо и теленку не обо что пыли обтереть с носу… Трава, и та перевелася. Сорока не успеет себе гнездо сгородить в игруще, а пастушата ужо ей и глаза повыколют палками… К примеру сказать, рыбу самую малюсенькую верховодочку, мальву, т.е. самую москлявочку, и ту уже повывели по ручьям. Потому что от зари до зари народ там болтыхается, да воду мутят. Совсем с грязью волокут ее на берег! А у кого и сака нету – рубашками ловят… Старик горько усмехнулся.

- Через эти порядки ничего у нас и не стало… Комар, и тот перевелся… Спасибо еще казне: она, матушка, свои леса не сводит, бережет. А то бы нашему брату Исакию и от этой охоты отказываться надобно. Уже негде и души своей отвести… А вы сами изволите знать – соловья баснями не кормят. Ему первое дело – подавай яйцо муравьиное. За это яичко он тебе и песни поет. А сгубить птицу недолго. Это не свинья – ей мякины не замесишь.

- А коли правду сказать, греха не потаишь, – с видимым волнением заговорил этот последний из могикан, – ужо и соловьи-то все поперевелись. А прежде-то, помню я в свои молодые годички, каких только не было голосов!.. Другой, злодей, особливо вечерней зарею, как ударит песню – словно ножом полыхнет по сердцу. Дух захватывало слушать его… А дед мой, Ульян, царство ему небесное, бывало сорвет шапку, ударит ее оземь, да и возьмется плакать. Не река – рекою льется, по траве катается. «Слушай (учил он меня), это сам «славута» поет. Потому у хорошего соловья полагается 12 голосов, а у этого злодея с подголосниками я насчитал как есть все 24 колена!.. Запоминай это, внучек».

- Он-то, царство ему небесное, и довел меня до всего, – с глубоким уважением промолвил старик. – И не в похвальбу будет сказано, а против деда что-то и не видать охотников. Тот все знал: что по рыбной части, что против зверей или птицы. Пчелами тож занимался. А домышлявый был – на удивление. – «И откуда ты только это все знаешь?» – пытал я его. А он смеется. – «Да я ж, отвечает, прирожденный… еще на роду мне было так послано». – И хоть сколько роев у него отродится, ни один не отыграется, а еще он и посторонних себе наловит… По лесу идет, засвищет, глядь – ужаки к нему сползаются, казюли лезут из норей, за ним гонятся…

- Мне даже и страшно бывало с ним. – «Я, – говаривал он, – хоть и знаю голоса, да не все. А в допрежнюю старину жили такие старики, что понимали, о чем и дубрава шумит. Те все коренья знали и травы, какая к чему принадлежит. Те старики и хлебушко завели на земле. Ну, а теперь таких не стало. Человек отслонился ото всего этого, да и позабыл все это. А за то и земля матушка стала его забывать».

- И может статься, вы мне и не поверите, – заговорил старик, видимо что-то вспомнив,- а это именная правда. И я хорошо помню, как дедушка мой в шапке перепелов разводил, а щеглят соловьями делывал.

- И что ты! – невольно усомнился я. – Как же это может быть?

- Ей же Богу, правда! – с торжествующей улыбкой подтвердил рассказчик. – Дед мой, бывало, наберет яиц перепелиных, поразложит в свою старую шапку рядышком, только наполовину в вату их усадит и прикроет хлопочками. А после подмочит из-под шапки немножечко, да и положит ее в уголушек на топленую печку. Конечно, сперва над ним все смеялись, а там и попривыкли к его оказиям. Так иной раз он сколько тех «поршков» понаведет из перепелиных яиц.

- Вот именно за его домышлявость господа и разорили весь наш корень… А то, с первоначатку, и мы жили на селе не хуже других. Земелька была, и хлебушко, и скотинка.

- Ну, это как же дело было? – полюбопытствовал я.

- Случай подошел. Господа-то наши были не из больших. И земельку они имели – не сказать, что малую, а чересполосицу. Тут загон, а там другой, – по всему свету была она пораскинута… А скотинкою-то любили займаться, особливо лошадьми. Через это, как придет теплое летичко – и нам мука приходит Либо свой же хлебушко столкут наши лошади, либо у соседей потравят что. И до драки-то, и до суда дело доходило сколько разов. Ну, а на этот-то раз подошло так, что парину нашу, где скоту ходить, соседи кругом засеяли хлебами, так что туда и прогнать нельзя. Осталася одна межечка, только в телеге по ней проехать. Конечно, господа наши и затужили. Вдруг кто-то и скажи им, что так и так, у вас на деревне есть такой старик Ульян (дед т.е. мой), что «лошадиное слово» знает. И он может лошадей устеречь и по той меже прогнать на вашу парину. Ну, конечно, сперва этому не поверили. Какое это, дескать, такое «лошадиное слово»! Посмеялися над этим только. А там видят, что дело плохо, послали за моим стариком. Прямо сняли его с тягла и оборотили на дворню, ну и приказали бросить все попечения и быть конюхом.

- Делать нечего. Хоть и не рад, а готов… Затужил мой дед, а все-таки кнут вьет. Во-о какой кнутише нарядил мохрами да кольцами приукрасил, на концу волосянку вплел, просмолил его дегтем и в пыль укатал, как должно… Без кнута, – говорит, – лошадь сирота! Да-с…

- А он, доложу я вам, и помимо смеху, а даже и взаправду знал «лошадиное слово»,- заметил рассказчик, значительно приподняв брови.- Потому он и при народе даже, может, сколько разов показывал эти оказии. Бывало, соберутся «в ночное» или так, праздничное дело случится, когда лошади все в поле ходят табуном, он и заржет «жеребцом» косяком, да какой гром пустит по полю – своим ушам, и то верить нельзя!.. А уж кобылы лезут к нему – со всех сторон валят… уши заложат, хвосты задерут, вверх ногами туды-сюды мечут и огородят его кругом… Народ чисто все черева порвет со смеху. А не то отвернется так-то и загигикает жеребеночком сосуном, – ну ни дать ни взять жеребеночек!.. Всех маток жеребых повзбулгачет по полю. Или обернется маткою, всех жеребяток к себе пособерет… Настоящий истошник, да и только.

- А помимо всего этого, у деда был еще какой-то и особливый голос-покрик – «лошадиное слово». еще когда он в бегах находился в Задонщине, там его научил этому старый калмык-табунщик, у которого тот был в подпасках. Ну и точно, от этого покрику все лошади робели и хоть какая будь резвая, а его будет слушаться.

- Вот и собрался мой дед в первый раз гнать табун на парину. Вся дворня вышла глядеть, даже и господа вышли за сад. А лошади набалованные, привыкли куда зря бежать, прямо через канавы все прыгали. Одначе он и их скоро сократил. Как дал свой окрик, так словно морозом побил их. А тут еще надлетел верхом сзаду, да как урезал сверху своим кнутишем туды-сюды по сторонам табуна, так даже весь народ диву дался. И лошади стали совсем иные. Разом сбилися кучкою, всхрапелися, ушами насторожилися, туды-сюды озираются. Видать, что они боятся, как бы он их опять не пужнул «лошадиным словом».

- И что ж бы вы думали, – восторженно воскликнул старик. – Весь табун промчался на парину «гусем» по той межке, и ни одним копытом в хлеб не окунулся!.. – С тех самых пор наш Ульян и остался навеки пастухом, а вместе с ним и мы попали на дворню.

- Ну, а из щеглов как же он делывал соловьев? – снова спросил я его, действительно заинтересовавшись оригинальным рассказчиком.

Старик еще выпил предложенную мною чарочку и стал пережевывать кусочек сала.

- Именно, что чудеса строил тот-то Ульян, – подтвердил он, несколько подумав, – То ж самое и это дело за спором вышло. Я, дескать, могу это сделать… по перу будут щеглы, а голосом соловьи. Ну, и подметил он щеглиное гнездышко на кусту. Дождался, пока они из яиц вылупились и приопушилися. Зараз и срезал он то гнездо, совсем с кустом, и принес в хату. А там и закопал тот куст в углу, под соловьиною клеткою. Ну, а птиц-то у дедушки было куды много и каких-каких не было: были и такие, что по-человечески разговаривали; ворон, помню, был, была сорока. А для того, чтобы щеглята ихних голосов не слыхали, дедушка и позалепил им ушки воском, вареным в подчеревном сале*. Вот они и сидят в гнезде, словно немые, только ротики разевают, есть просят. А уж на это старик мой был угадлив, да и знал, какую тварь и чем наблюсти, ну кормил их хорошо. Дальше да дальше, они и пооперились. Когда разные птицы поют, щебечут, дед мой ничего не делывал, а как возьмется петь его любимый соловей, он зараз и повынет у щеглят затычки из ушей, они и возьмутся поворачивать головками в разные стороны, слушают, как славута поет и себе с малых ден набираются его удалью. А ежели соловей скучает и давно не пел, дедушка возьмет два ножа и водит ими друг по дружке за углом печки и так подладится, словно и взаправду то соловьиха насвистывает. Соловей слушает, слушает из клетки, все крепится, не поет… а там как вспомянет свое прежнее бытье, когда и он на своем гнезде жил, и возьмется оправлять перушки… сейчас встрепыхнется, пересядет половчее на жердочке, нахохлится, зажмурит глазки да уж и почнет песни играть… чисто сам себя с земи подымает. А дедушко опять затычки поототкнет у щеглят. И вот таким-то манером старичок мой и поделал из них соловьев. Многие даже этому и дивовалися. А двоих, помню, он за богатые гроши продал одному барину.

- Вот такие-то, сударь, мастаки бывали в старину!.. А теперь, батюшко, что?! С готовым соловьем никто не умеет обратиться по закону Божьему!.. Посмотрел я намедни в городе, как у Миронова купца соловьиную клетку чистили. – О, Боже мой милостивый! – воскликнул рассказчик, охватив голову руками. – Да они с соловьем словно с арестантом обходятся!.. Сичас ихний лакей подошел со своими сапожищами, стучит, кричит. Выташил донышко, да тут же над соловьем и начал скресть ножиком! А уж тот, бедняга, вспрыгался в клетке – беда!.. Прямо навеки выпутался бедняга. Он и перушки обломал себе об решетку, и голову расшиб!.. Ну какая же ему песня на ум пойдет!.. Эх-ма-ма! – неодобрительно завздыхал старик.

- Ну, а главная причина почему перевелися соловьи даже и по Курской стороне, – продолжал Иван Иванович, – это то, что и там перевелися болота да леса болотные – ольховые. Как повысушили луга, пораспахали олешники, так и славные соловьи курские перевелися. Да ведь вы и сами изволите знать, что в олешнике, окромя соловьев, иной певчей птицы не водилося. Луга были обширные, олешники густишие такие, по ним ни пройти, ни проехать нельзя было. И что ни ручей, то и лес ольховый. Прямо вдоль ручья либо вдоль речки, может на сколько верст, тянулся он беспрерывно. Ну, как же ж там было не водиться соловью? И голоса у них были чистые, настоящие соловьиные. А теперь соловьи перелетели в сухие лесочки да в сады. Ну, через это у них и погибли голоса. Ведь там им некому залепливать уши воском, а всякая птица певчая тут же живет, поет. Соловьята и портятся, еще сидя в гнезде. С того-то и взялись они путать слова. Кто чижиную песню заведет, кто какую, да и поделалися сверчками. А ведь по закону-то Божью соловью указана песня совсем особливая, за то-то его и прозвали славутою.

- Я помню, дедушка Ульян считал за ним 24 колена, со всем, т.е. с подголосниками. А промеж их он клал 12 голосов главнеюших. Сперва почин, с чего соловушка песню починает. И почини бывают крутой и пологий. Потом клынканье, словно вар клокочет в чугуне. Кукушкина хрипота или перелет, горошек, летний громок или раскат, булконье, кузнечик, гудок, колокольцы или красный звон, а там и все прочие его колена пойдут.

- Теперь же, батюшко, все это перевелось. Другой раз такой соловей попадется, что плюнешь на его песню да и пойдешь дальше… потому что это не пение, а один грех! Одно начинает, не кончит – другое затягивает, опять оборвется на первом слове, да то наплетет, что и хороший человек, и тот ума не приложит к его песне. Настоящий соловей, особенно болотный, кричит смело, отчетисто… дроби разные пущает, свисты водопойные или в дудку ударит… Да не полраза, а несколько разов повторит хорошенькое коленцо. Тот сам себя слушает.

- За последние годочки я только однова и слыхал такого молодца, – добавил расчувствовавшийся старичок. – Ну, и правда, что хороший охотник сам пропадет, а того соловья достанет и из лесу вынесет. Ну, да теперешние охотники и ловить-то их не умеют. Нешто в дроме поймают, т. е. до «гнезда», ну тот соловей у них будет жив. А коли с гнезда – то редко-редко когда он у них не утратится. Потому – эта птица кровная, и благородство в себе имеет, ее то есть не к воробью применить. Соловей с того и поет, что он мамку свою любит и детей утешает. И что ни лучше у него голос, то и на самку он ярче. И как его разлучить от самки, он сейчас помирает от ярости. Затем-то летнего соловья и «закаливают в воде» студеной.

- Дед Ульян, бывало, хоть когда поймает – у него жив будет. Потому он за первое дело окунет соловья в ведро с студеною водою. Раз до трех сажал он его под воду. Только и на это надо сноровку иметь. Ну, как сойдет с него ярость, соловей остепенится и пойдет жить в клетке.

- Старичок-то мой и передал-то мне все свое «познатье», – таинственно добавил Иван Иванович. – С того-то теперь у нас по обопольности против меня мало кто знает по охотничьей части… И не только что-да-нибудь такое по тенетам, по сетям, али еще по каким снастям, а я могу и ружье сделать… даже и посейчас я стреляю порохом своего же рукомесла. Теперь-то, батюшко, я остарел и огнусел, а прежде было чем похвалиться… Только, видно, прошлого не вернешь!.. Коли и воду прольешь, так и то ее не соскребешь…

- А к тому же теперь и народ переменился. Народ стал образованный, настоящие мошенники! Простота на свете перевелася. Никто своей души не бережет. Все охоты человеческие, все утехи позабросили… ото всей красы божьей поотвернулися, а кинулися, бросилися все за полтинником, да вот еще на эту железную дорогу побежали – чтобы она не помянулася! Она-то, злодейка, и порушила наши леса!.. И пошли же, Господи, мне помереть поскорее! – с глубоким чувством добавил старик, осеняя себя крестным знамением.

- Ведь и я ужо сто одну пасху съел на своем веку… будет с меня… пора и костям на место… уж оченно, батюшко, стало скучно на свите жить!

* Свиное сало, снятое с черева, живота.

[Fahrenheit]

 Автор А. Марков. 1891 г.

[briz]

Люблю читать старые книги, рассказы. Представлю какое в то время было изобилие птицы, рыбы да и вообще какова была природа. С  интересом прочитал о соловьях и  продолжение рассказа стародавнего охотника: "ЯСТРЕБ-ДИКОМЫТ", "БЕЛЫЙ ПЕРЕПЕЛ"  http://yagdtash.ru/o-solovyax/

[Fahrenheit]

[freewind]

У кого-то раньше, у кого-то позже, а вот у меня 11 марта запел один из пойманных в прошлом году соловьев. Зиму прожил на естественном световом дне (длина - по сумеркам), живой корм - 7 м.червей в сутки. Не старался специально увеличивать количество живого корма и удлинять световой день, хотел, чтобы выход на песню произошел естественным образом. Вот он и произошел. Теперь червяков и жуков больше получает. Поет, не обращая на меня внимания, когда я нахожусь в метре от него, за что сегодня и был вознагражден, с пинцета, дополнительными 3 мя червячками прямо в середине сеанса пения – проглотил, удовлетворенно оправился и.. продолжил.
В прошлом году соловей, другой правда, тоже запел в начале марта, по-моему, числа 4-го.
Этот соловей сохранил оперение в нормальном состоянии, чего не скажешь про второго – оббил и хвост и маховые... Может, и на песню поэтому пока не выходит, хотя в прошлом году пел намного больше первого.
Фото певца, в лирическом настроении, прилагается.
Песню постараюсь записать, когда слегка распоется - сейчас все укорочено и обрывочно.

[dart]

у меня запел в феврале. сейчас поет все больше. по утрам заснуть трудновато. интересно, что в этом году он особо не летел.

[freewind]

2 дня не был в форуме. Вадим и Fahrenheit, спасибо за поздравления. Совершенно правильно, - начало пения соловья "весной" в клетке – это праздник.
Количество живого корма сейчас увеличил.
Заметил, что во время пения первого соловья, второй иногда стал издавать необычные для него звуки – порыкивает, как бы.., видимо, пение другой птицы его не оставляет равнодушным. Боюсь повторения прошлогодней картины – когда запел второй соловей, то первый резко замолчал. Но, тогда он был, по-видимому, слишком горяч (после поимки), сейчас же производит впечатление полностью спокойной птицы.
А вот насчет второго, - не могу себе представить всерьез его песню при таком его нынешнем непрезентабельном состоянии... со стертым хвостом и оббитыми махами. Весьма комичная картинка будет, если запоет... Надо в этом году подумать о сооружении ящичной клетки для него.
Желаю всем любителям, чтобы их соловьи запели намного раньше дня космонавтики.

[Fahrenheit]

[freewind]

Fahrenheit, стирание хвоста и частичное оббивание маховых произошло еще осенью, когда соловей находился в своей клетке на улице. Да, клетка с мет. прутьями, но не совсем тонкими – 1,5мм. Клетки с насекомоядными в весенне-летне-осеннее время у меня находятся в специально сделанном для расстановки клеток, таком навесе (висит на стене дома), фото его выкладывал в теме про варианты клеток. На ночь этот навес закрывается навесными сетчатыми рамками (зашита от хищников). Сама клетка спереди наполовину прикрыта бумагой, -от солнца. На ночь все так и остается. Полное затемнение не создаю (м.б. и неправильно это). В лунную ночь там достаточно светло. Из 8-ми живущих насекомоядов оббился только этот соловей. В зимнее время в комнате - все так же, на ночь включаю слабенькую внешнюю подсветку. В некоторые ночи прыгает по жердочкам и задевает крыльями прутья – вот и еще немного усугубил ситуацию с махами. Хвост не выбитый, а оббитый, но не до основания (см 2 еще остается), поэтому не вырываю его.
Ящичную клетку, вижу выполненной из оргстекла или полистирола, т.е. прозрачной.
Второй живет в клетке с деревянными прутьями. Хотя в том, что он не оббился (почти) особой заслуги деревянных спиц не вижу, - просто птица более спокойна по ночам. Возможно, вариант с полным затемнением и стоит попробовать, но в "птичьей" комнате клетки стоят очень компактно и полностью накрыть любую из них проблематично. Кроме того, придя домой вечером, не хочется уже будоражить всю когорту задремавших птиц - свет гасится по сумеркам, а это в самые короткие дни – в 16:30, домой же прихожу в 19:00. Включаю подсветку – и ночуют.
Спасибо за то, что обратили на это внимание, - какие тут могут быть огорчения, – обычные рабочие "моменты". Возможно, нужно что-то пересматривать в подходах к содержанию птиц, чтобы уменьшить всякие негативные факторы. Я, конечно, читаю опыт других, пытаюсь примерить его к своим условиям, но пока получается так.
А мой второй, таки, начал запевать. Больше всего в этой ситуации мне понравилась реакция первого соловья – он совершенно спокойно продолжает свою песню. Сегодня, даже, в течение пары минут наблюдал одновременный сеанс пения. В прошлом году такого не было – все таки, с течением времени ситуация в отношениях между птицами может меняться.
А это Ваш, соловей на видео? Как по мне, то очень хорошая разнообразная песня. Размеренная манера исполнения. Чистый звонкий голос. Целое оперение. В общем, одни плюсы.

[горецкий]

На видео выкормыш болгарского охотника Тихомир.на MyBirds.ry есть этот ролик и ещо несколько с коментариями. на одном певчего исполняет.сколько держу южных такого коленца неслышал.он их помоему диском учит.

[Fahrenheit]

 Спасибо за разъяснения с Тихомиром! Птица способная и хозяин толковый, если выкормил и обучил пению! К нам на сайт бы его опыта немного по этим вопросам. Пробывал на МБ зарегистрироваться, даже смешно стало, не прошёл. Думаю что не моя в том заслуга. А для выкормыша, даже с диска песня очень даже хорошая!

[Fahrenheit]

Это мой восточный соловей из г. Белгород:

[freewind]

Fahrenheit, да, хвост, теперь уже, когда соловей начинает запевать, выщипывать нельзя. Ну, ничего, до июля тут каких-то 4 месяца осталось, дотянет.
А Ваш восточный, действительно, серый, мой чуть порыжее будет. Хорош. Мне только, кажется, надклювье ему чуть подрезать нужно и коготочки – совсем чуть-чуть.

А, Тихомир, без сомнения, толк в соловьях знает.

[Fahrenheit]

 Стараюсь ему регулярно подрезать коготки и кончик клюва, но всё оттягиваю, птицу беспокоить не хочется. Этот соловей у меня два года, птица стоющая. Я стараюсь как могу создавать ему благоприятные условия, в ответ на песню. Заболел соловьями с 16 лет в походе в горах и сейчас мне 43, а страсть не утихает. Жду пролёта, но с пониманием, всегда сочувствую птице и стараюсь не "накопительствовать", большая часть птицы после малого прослушивания продолжает путь дальше.  Да Тихомир хозяин выкормыша,толковый мужик!

[горецкий]

у меня это заболевание тоже давно с малых лет.сколько себя помню всегда дома птички .и Отец держал и дед. есть знакомый 82 года человеку.держит соловьев жаворонков .иполовить ездит.вот как не отпускает.соловьев ждем аж снится.в прошлом году первых поймали 18 апреля.с ув.

[Fahrenheit]

 Очень люблю слушать первых соловьёв, иногда беру с собой один лучёк или клапан,если какой уж сильно западёт в душу, тогда иду только за ним.

[freewind]

А я вот не знаю в кого "вдался", – никто в нашем роду птицами не интересовался, ни по отцовской, ни по материнской линии. Не, на отца своего я внешне похож, тут сомнений нет, но факт – никто не интересовался. А мне - запало в душу. К соловьям, правда, пришел поздно, только 3 года назад, до этого довольствовался птицами попроще – может потому, что не было базы такой, в лице какого-либо старшего родственника или хорошего знакомого-птичника, которые бы на таком высоком уровне занимались певчими птицами...
В этом году, ловить соловьев не планирую – в прошлом поймал неплохих (относительно песен основной массы), лучше в наших местах вряд ли найду... К тому же поют совместно. Хотя, на прослушку выберусь и если уж услышу какого-то особенного, то возможно и расширюсь на третьего...

[Fahrenheit]

 Вот уж весна, которую ночь часов с четырёх утра западные соловьи выкрикивают в квартире. Один, другой как пивни ! Свист в мах, даже на смех пробивает. Погода сырая и дождливая, обычно к первым числам апреля старики приходят из них в наши края. Вчера звонил охотник, спрашивает соловья мне ловить или нет, говорю что есть. Он как услышал, кричит тысячу даю сразу, расстроился говорит, сердце лопнет, не дождусь уже! И до последнего канючил птицу, продавать не хочу, так сказал что подумаю, чтоб успокоился.

[Андрей]

freewind, как Ваш второй соловей. Я своих разнес (один остался на балконе - запел 8 марта, но не в радость жены, а второго отнес на кухню) Которого отнес живет у меня третий год. В прошлые года пел нормально, сейчас пока молчит. сидит в полуящичной клетки (все клетки с бамбуковыми спицами), но в этом году остался тоже без хвоста. А поет соловей, пойманный прошлой весной, ему в том году не дал распеться сиделый, сейчас же "власть" переменилась.

[Fahrenheit]

 Здравствуйте Андрей! Как то оставил мобильник с записью соловья включённым и ушёл, забыв отключить. Запись воспроизводилась подряд с повтором. Жена в недоумении, обсмотрев птиц спросила у сына, откуда песня. Парень ответил, что песня с проигрывателя на телефоне. Тогда она говорит, зачем тогда птиц держать, если слушать можно с мобильника в хорошем качестве? Хотя хорошую песню она понимает на слух, закончила музыкальную школу в своё время и слух у неё позавидуешь. Это наверно чисто хозяйское упрямство, птица в доме-это ведь нерентабельно.

[freewind]

Немного тормознул с ответом.
Андрей, второй мой соловей тоже запел, отсутствие хвоста нисколько ему в этом не мешает! Более того, через совсем небольшой период после начала пения он стал петь больше и громче первого (сейчас на отдельных коленах – аж, в ушах звенит, что весьма не радует мою маму, например, - уже старенькая и хочется тишины... Жена, же, нормально воспринимает весь тот гвалт, который сейчас иногда доносится из "птичьей" комнаты). Как ни печально, но первый стал комплексовать – при всем внешнем безразличии к пению "коллеги" он значительно сократил длительность своего пения... безразлично ковыряется в кормушке, сидит, прикрыв глаза на одной лапке и ... молчит. Пропевает утром короткую песню (и то, чем дальше – тем реже) и после целый день тишина..., хотя и получает сейчас большое количество м.червей, штук 15-20 в день, но этот фактор недостаточен. Думаю, все-таки, проблема - в присутствии рядом доминантной птицы, надо разносить их.
Андрей, а как Ваш соловей умудрился сбить хвост в полуящичной клетке? Спицы, я так понимаю, только спереди? Использовали ли подсветку и какую?

[Алексий]

Сергей здравствуй!наличие доминантной птицы конечно же дает о себе знать!убедился на личном примере-живет у меня белопоясничный шама около 2х лет,исправно пел полную песню в полный голос,этой зимой я прикупил подвид с островов(отличается маленькими размерами и хвост как у крапивника всегда к верху),так вот обе птицы находятся в одной комнате,старый сразу сбавил обороты и поет неполную песню либо ее обрывает и сразу начинает петь новый шам,причем новый как бы старается забить песней старого...вот такие выводы и напрашиваются по отношению к вашим соловьям...С уважением,Алексий
 

[Fahrenheit]

Поет в московском трактире соловей, входит купец «ндраву моему не препятствуй»: «Что стоит соловей?» — «Сто рублей». — «Зажарить и подать!» Зажарили и подали. «Отрежь на гривенник».

Ф. М. Достоевский. Подросток

[Fahrenheit]

 Из рассказа Константина Николаевича Давыдова "Власть весны" 14.03.2011г. цитирую:
Соловей прилетает к нам со своей зимовки довольно поздно, когда, как говорят в народе, «он может напиться из берёзового листика». Прилетает и сразу овладевает природой. Настоящего леса соловей не любит, предпочитая ему мелкие поросли, сады, заросли сирени, цветущей черемухи и т. д. И поёт опытный «хороший» соловей только поздним вечером, а то и ночью. Это большой артист, настоящий мастер. Он и сам это знает и умеет внушить это убеждение всей окружающей природе. Хороший соловей поёт всегда один, не вынося аккомпанемента других птиц. Он не выносит конкуренции даже других хороших певцов и часто умолкает, если поблизости начинает петь другой соловей. Только молодые, неопытные соловьи поют компаниями и могут петь даже совместно с другими птицами.
Песня соловья звучит у нас в весеннем саду, как концерт вокальной знаменитости. Создаётся впечатление, что вся природа замирает. Никаких посторонних звуков. Так, разве полушёпотом какие-нибудь птичьи недоучки решаются сконфуженно делиться между собой впечатлениями. И в самом деле, поёт хороший соловей изумительно. Прелесть его песни заключается не только в числе и отчётливости «колен», но, главным образом, в чарующей чистоте и необычайной мощи звуков. До какой силы доходит в своей песне такая скромная, такая неказистая на вид птичка — просто уму непостижимо! Иногда она так рассыпается жемчужной дробью, что по всем окрестностям пойдут отголоски, а когда стихнет этот могучий раскат — щёлкает, резко оборвёт или начнёт «чокать». Да как! Верьте мне — лучше соловьиного чоканья нет звука на земле...