Соловей - птица легенда

[Натуралист]

Спасибо, Игорь! Изумительной правды рассказ! Приготовил две клетки - специально для соловьев. По прилете, дай, Бог, пойду искать певцов...)...

[Fahrenheit]

 Способных вам птиц! Я вот начинаю вкушать плоды пения своих "рыжиков". Варакушки к нам полторы недели как пришли, а вот соловьёв никто не слышал! Погода сегодня ветер, дождь и +5, не соловьинная

[Натуралист]

Спасибо, Игорь за добрые пожелания). У нас, под Новосибирском, обыкновенный соловей появляется обычно ближе к середине мая, так, что ждать еще больше месяца)... ХОРОШАЯ ПТИЦА!!! ОСОБЕННО, ЕГО ГЛАЗА).

[Андрей]

freewind!, не успел пожаловаться на второго соловья, как утром следующего дня его прорвало, причем как и Вас пошел почти сразу в мах. Второй как пел , так и продолжает петь, они у меня разнесены по разным местам.
А обил хвост в полуящечной клетке(по обоим длинным сторонам только решетка из бамбука) скорее всепго из-за того что поменял место нахождения клетки. В прошлые года он сидел на одном иесте и все было нормально. Замечал не раз что после смены места многие птицы "ломаются".

[freewind]

Андрей, мои поздравления по поводу начала песни второго. Мои оба в последние дни стали петь как-то меньше, хотя сегодня один (наверное 2-ой) отличился ночью, в пятом часу утра, – пропел несколько песен. К сожалению в доме не нахожу места куда бы можно было вынести одного из соловьев, скорее всего через недельку вынесу его на улицу. А 1-ый уже, можно сказать, совсем молчит...

[Fahrenheit]

 Вячеслав Дегтев
Я  не ехал на  хутор -- я туда  летел.  Всю  дорогу  выглядывал в окно,
отмечал, сколько уже проехали и сколько еще осталось. В памяти проплывали те
чудесные десять дней,  которые провел вместе с Тамарой.  Каждый день с  утра
работал  в огороде, а  потом  шел на кордон, и мы выходили в  лес  слушать и
записывать соловьев.  Она  рассказывала  самое  сокровенное  из  жизни  этих
достаточно скрытных птиц, их интимную, так сказать, жизнь.
     Оказывается, первыми  на места гнездовий  прилетают  старые  самцы,  их
легко распознать  по песне,  которая  выделяется  сложностью, стройностью  и
совершенством.  Поют эти  самцы неторопливо, размеренно, удивительно сочетая
полные,  спокойные, чуть  удлиненные  звуки.  У  каждого  свой  строй песни,
совершенство  главных  колен,  полнота  и  глубина  звука,  чистота  фраз  и
удивительное умение  чередовать  песни  своего  репертуара, недоступные  для
ординарных   певцов.  (Она   рассказывала,   будто  лекцию  читала,  немного
кокетничая; ее  черные южные глаза в  этот момент  немного  косили.  Ах, как
чудесно они косили!..)
     Тотчас по прилете, где бы ни поселилась птица, лишь только  осмотрелась
и осталась спокойна, как начинает страстное "токовое" пение, призыв самки. В
это  время  соловей  очень раздражителен.  На  голос  самки,  на  ее нежное,
невыразительное "фить" он  летит не разбирая опасности и буквально бросается
в какую угодно, самую грубую ловушку. Кажется, ни одна из насекомоядных птиц
в пору любви не обнаруживает  такой горячности, как соловей: он поет даже  в
"кутне"  птицелова,  оставаясь  там  иногда  по  нескольку  дней   подряд  в
невозможных условиях -- со связанными  крыльями, без воздуха, без света, без
воды и пищи... (На этом месте  рассказа  Тамара, помнится, лукаво посмотрела
на  меня, и тот ее косящий взгляд  кинул  меня  в жар. В глазах ее читалось:
"Слышишь?! а то наши мужчины!..")
     Старые  певцы  занимают  большие  участки,  к ним  присоединяются более
молодые, стараясь  изгнать  "старика",  но  тот отчаянно защищает  избранный
участок. Он яростно  изгоняет  с  него  неугодных,  оставляя  тех,  кто  его
устраивает. Так формируются иерархически организованные группы соловьев, так
называемые  "капеллы".  Они  состоят из  одной старой птицы, лидера-маэстро,
двух-трех  взрослых и нескольких молодых птиц. Бывают случаи, когда старый и
молодой  соловьи  поют, сидя  на одной  ветке.  Если  молодой  увлекается  и
перестает соблюдать очередь и  ранг, тем  самым  мешая старику  и нанося ему
обиду, тот либо нападает  и изгоняет нарушителя, либо "усмиряет" зарвавшуюся
молодежь песней необычной силы и совершенства...
     За окном мелькали деревья лесопосадок, проплывали  километровые столбы,
я все ближе  подъезжал к родному  хутору, к кордону, ставшему  мне более чем
родным,  а в  памяти звучал,  звучал бархатистый голос, светились,  сверкали
черные, маслянистые, прекрасные  глаза. Я просто трепетал, как  мальчишка, в
предвкушении свидания...
     А тогда,  на третий день знакомства, мы  пошли заготавливать муравьиное
яйцо.  Нашли  муравейник,  расстелили  рядом брезентовое  полотнище,  сшитое
наподобие  огромного  пододеяльника,  только  с  очень  большим  центральным
вырезом. На  этот вырез стали ссыпать  муравейник вместе с  муравьями. Когда
ссыпали и нужно было ждать с полчаса, пока  муравьи снесут в складки  яйца и
"спрячут",  после  чего  останется  удалить  мусор  и  выбрать   из  складок
муравьиное яйцо, Тамара уже было приготовилась прочитать мне еще одну лекцию
о соловьях и даже уже повторила народное поверье, что всякая певчая птица, а
соловьи в особенности,  есть воплощение Святого Духа на земле, недаром же на
многих иконах изображены певчие птицы, в том числе и чаще всего  соловьи, --
но я не дослушал и сзади обнял ее. Грудь  у нее оказалась совсем девичьей, и
пахло от ее волос югом, лавандой, сизоватым, созревшим виноградом, и ее чуть
косящие,  черные,  южные глаза,  когда повернулась, сделались  темно-синими,
серьезными.  Она  ответила на  мой  поцелуй и  как-то просто, без  кокетства
спросила:
     -- Ты хочешь прямо здесь и прямо сейчас?
     -- А то боюсь, что дома у тебя не насмелюсь...
     В  общем, муравьиного  яйца мы  добыли гораздо меньше, чем планировали.
Зато оказались здорово покусанными этими  самыми злюками муравьями. Особенно
я... А потом была еще и ночь. Первая из  семи. И мне казалось, что у меня не
было  в жизни еще ни  разочарований, ни  горя,  ни тоски  и  что  мне  опять
двадцать лет  и  все еще  впереди,  а то  казалось, будто знакомы мы  с  ней
давным-давно и за плечами у нас долгая, счастливая, наполненная жизнь...
     Наутро  она остригла свои  черные  роскошные  косы.  Сказала,  что есть
древний  обычай:  когда  женщина впервые отдавалась  мужу,  она  приносила в
жертву самое дорогое. Меня это растрогало, и я не знал, что делать, не знал,
куда деть руки, куда деть глаза...
     Я ехал,  торопился, томился, мучился и вот  наконец  приехал,  пробежал
пять километров  от  трассы до хутора, хорошо, какой-то мотоциклист, молодой
парень  --  не  разобрал  чей,  --  подвез.  Кстати,  сам  остановился.  Тут
сохранились  еще  настолько патриархальные  нравы,  что  попутные  машины  и
подводы  останавливались,  даже если ты  руку и  не поднимал. Приехал, зашел
домой...  Сад  уже  отцвел,  и под яблонями  густо  лежали  розоватые  ковры
облетевшего  цвета. Соседский  огород  покрылся  сочной зеленью, у  меня  же
едва-едва  проклюнулись  картофельные ростки  -- тут и вспомнился дед Васяка
при луне  и в валенках...  Бросив  сумку,  прихватил завернутую  в мешковину
клетку с соловьем и пошел на кордон. По дороге встретил деда Васяку.
     -- Ну, как проистекала твоя ученая жизня? -- спросил он, пожимая руку с
каким-то странным, смущенным выражением на лице.
     Я понял: что-то случилось, есть какие-то, как тут говорят, новостя.
     -- Что случилось?
     -- Тома в больнице.
     -- Где?
     -- В Новохоперске, где ж еще?
     В глазах моих померкло, и я уже не слышал, что говорил дед...
     Выйдя на трассу, уехал в Новохоперск. Больница утопала в тенистом саду.
Патриархально  гудела  чья-то смиренная пасека... Конечно, к Тамаре меня  не
пустили. Нянечка, пожилая, носатая казачка, спросила с интересом:
     -- А ты хто ей будешь-то?
     -- Да так... -- замялся. -- Знакомый.
     --  Ну,  ежли  просто  знакомый,  тогда  нельзя  ни  под  каким  видом.
Отделение-то  женское... Операцию только-только  исделали...  Какого-то Леню
поминала. Ты, что ль?
     Я потупился и не ответил.
     --  Дня через три приходи. Счас  нельзя. Между  жизнью и смертью висит.
Ежли Бог поможет, то пронесет ее над пропастью-то.
     У меня перехватило дыхание. Я отдал ей  все, какие  были,  деньги,  она
поотнекивалась, но взяла:  пригодятся, сейчас ведь все покупать надо, за все
платить. Пообещала присматривать за Тамарой.
     -- А нельзя ли вот это передать? -- протянул клетку с соловьем.
     Бабка всплеснула руками в умилении:
     -- Ах, хорош-то до чего, мaточкя моя! Что, и песни играет?
     -- Играет, -- ответил ей в тон. -- Еще как!
     -- Так время-то ихнее, соловьиное, зараз уже отошло.
     -- Ничего, мой особенный. Поет круглый год.
     -- Будя брехать-то!.. Ах, а что  ж он  у тебя не поен, не кормлен? Чего
соловьи едять-то?
     Я сказал, что соловьи вообще-то едят муравьиное  яйцо,  мучных  хрущей,
живых и  дохлых  тараканов,  тертую  морковь,  вареную  или сырую  говядину,
пропущенную через  мясорубку, а также  крутые рубленые яйца  употребляют, но
что моему ничего этого не надо.
     -- Это почему же?
     -- Потому что мой соловей особенный.
     Бабка опять досадливо махнула на меня клешнятой рукой:
     --  будя брехать-то! -- и побежала искать, из чего бы "исделать" поилку
и кормушку.
     Я  еще раз попытался объяснить  ей,  что моему  соловью ничего этого не
нужно,  он  не ест у меня, не пьет. Она остановилась,  недоуменно вылупив на
меня  недоверчивые,  выцветшие  глаза:  как  же  так,  дескать?  Я  не  стал
объяснять, махнул рукой и вышел. Душа моя горько плакала.
     Я вышел из больницы и долго  брел, сам не зная куда. Вдруг остановился,
поднял затуманенный  взгляд  от  земли  и вздрогнул. А стоял я, братцы  мои,
возле церковной  ограды...  Церковь была пуста.  Где-то у  алтаря  несколько
старушек  собирали  в  картонные коробки свечные  огарки с  сияющих  золотом
подсвечников.  Я  озирался,  не  зная,  что  делать,  как  вести  себя, куда
подходить, куда смотреть и вообще зачем я тут. Подошел батюшка с раздвоенной
черной бородой, в которой блестели серебряные нити седины.
     -- Что случилось, болезный?
     И  я  рассказал  ему  все-все.  Все  без  утайки. Про  свою  непутевую,
несложившуюся жизнь, про свое одиночество, про свои сомнения и дерзания, про
свои  идеи  и ереси, беспросветность  и неверие, а также сказал про встречу,
про любовь и надежды, про  болезнь ее и про свое отчаяние. Впервые в жизни я
исповедовался.
     Час мелькнул, как минута. Батюшка вздохнул и пробормотал:
     -- Ох  уж  эта интеллигенция! И начитанны вы, и образованны,  но каждый
день   совершаете    глупость   за    глупостью   и   подлость   перемежаете
предательством...  -- И дал  мне молитвослов.  -- Молись,  --  сказал,  -- и
надейся. Положись на Божественное провиденье. Господь милостив. Но впредь не
сей завистливого зла, чтоб не настигал тебя завистливый рок.
     Он благословил мою склоненную голову  и удалился.  А я наугад раскрыл в
церковном   пахучем  полумраке  молитвослов  и  уткнулся  в  акафист  Иисусу
Сладчайшему.  Стал  читать, испытывая странное,  не известное  никогда ранее
чувство: "Ангелов Творче и Господи сил, отверзи ми недоуменный ум и язык  на
похвалу  пречестному  Твоему имене, якоже глухому и гугнивому древле  слух и
язык  отверзал  еси,  и глаголаше  зовый таковая: Иисусе  пречудный, ангелов
удивление;  Иисусе пресильный,  прародителей избавление; Иисусе  пресладкий,
патриархов величание; Иисусе  преславный, царей укрепление; Иисусе прелюбый,
пророков исполнение; Иисусе предивный, мучеников  крепосте; Иисусе претихий,
монахов радосте..."
     Кругом догорали редкие свечи, пахло ладаном и топленым воском,  десятки
строгих византийских  очей  взирали на  меня,  ничтожного и грешного,  --  и
что-то  со мной случилось,  что-то  произошло:  я выталкивал  из себя  слова
молитвы вместе  с горловыми спазмами  и таким  мелким, таким незначительным,
червем  презренным во прахе казался себе,  вдруг  осознав  всю  глубину, всю
бездну своего падения, всю пропасть своей гордыни.
     "Иисусе, очисти грехи моя; Иисусе, надеждо моя, не остави мене; Иисусе,
помощнице  мой, не отрини  мене;  Создателю  мой,  не  забуди  мене; Иисусе,
пастырю мой,  не погуби  мене; Иисусе,  Сыне  Божий,  помилуй мя  и  болящую
Тамару..."
     Я уже не  выталкивал из себя слова  святого  акафиста,  они текли  сами
собой, текли свободно, будто рухнула преграда, и я ужасался самому себе: это
ж  надо  додуматься  --  на  что  решился дерзнуть, в  роли  Создателя решил
выступить. Да не  просто дерзнул, а создал тварь, и притом тварь певчую. Это
ж надо было  такому взбрести  в забубенную головушку!.. Я прочитал акафист с
начала и до конца три раза и потом всю дорогу  до дома, запинаясь, повторял:
"Иисусе, сладосте  сердечное;  Иисусе, крепосте телесная; Иисусе, всея твари
украсителю; Иисусе, души моея утешителю; Иисусе, ума моего просветителю..."
     Молился три дня. На огороде, в лесу, утром и  вечером, пред старинными,
оставшимися  от   бабушки,  от   далеких  моих   предков  иконами   сурового
древнерусского  письма и  под бездонным космосом,  который,  как  вселенский
оргaн, гудел  над самым темечком и, казалось, вторил  моим мысленным словам:
"Иисусе, свете мой,  просвети мя; Иисусе,  муки  всякия  избави  мя; Иисусе,
спаси мя, недостойного; Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя и болящую Тамару..."
     Дед Васяка тревожно заглядывал мне в глаза, трогал лоб:  не заболел ли?
Я не пытался ему ничего  объяснять, мне  не хотелось отвлекаться, отрываться
от той звенящей,  гудящей мелодии,  что строго  и  торжественно,  хрустально
звучала  во  мне,   которая  незримо  связывала   меня  с  чем-то  огромным,
необъятным,  непостижимым  уму; все три дня я был наедине с самим  собой, но
впервые  не чувствовал себя одиноким, наоборот, чувствовал странное, родное,
притягивающее,   какое-то   сладчайшее   единение   с   чем-то   великим   и
всеобъемлющим, запредельным для разума, ради чего не жаль было расстаться  и
с самой жизнью.
     На третий день дед  Васяка отвез  меня  на мотоцикле в  Новохоперск.  Я
сидел в люльке, ветер трепал мои волосы, холодил лоб,  а  во мне звучало, во
мне  пело: "Иисусе, хранителю во младости моей; Иисусе, кормителю  во юности
моей;  Иисусе,  похвало в  старости  моей; Иисусе,  надеждо в  смерти  моей;
Иисусе, животе по смерти моей;  Иисусе, утешение  мое на суде Твоем; Иисусе,
желание мое, не посрами мене тогда; Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя и болящую
рабу Твою Тамару..."
     -- Чего ты там бормочешь? -- спрашивал дел Васяка то и дело,  спрашивал
бесперечь и, видно, просто так, для проформы, не ожидая ответа. И когда я на
один из его таких  вопросов ответил: "Молюсь!" -- спрашивать перестал, так и
молчал величественно до самой больницы.
     "Иисусе,  цвете  благовонный,  облагоухай  мя; Иисусе, теплото любимая,
огрей мя; Иисусе, храме предивный, покрый мя; Иисусе, одеждо светлая, украси
мя; Иисусе,  бисере честный, осияй мя; Иисусе драгий,  просвети мя;  Иисусе,
солнце правды, освети мя; Иисусе, свете святый, облистай мя; Иисусе, болезни
душевныя и телесныя избави мя; Иисусе, из руки сопротивныя изыми мя; Иисусе,
огня неугасимаго и прочих вечных мук освободи;  Иисусе, Сыне Божий,  помилуй
мя и болящую рабу Твою Тамару..."
     Подходя к двери  палаты,  мы с дедом Васякой  услышали чудные, чарующие
звуки:   то   могуче   "кричал",   как   принято   говорить   у   птичников,
маэстро-соловей. О,  что  это были  за  мощные, сладкие  звуки! Дед округлил
глаза и вопросительно посмотрел на меня:
     -- Твой?
     Я кивнул.

     Кирил-кирил-кирил-кирил, пуль-пуль-пуль-пуль...
     Фи-тчуррр,   фи-тчуррр,    вад-вад-вад-вад-вад   (очень    громко,    с
расстановкой, очень сильно)...

     Тю-лит, тю-лит, тю-лит, клю-клю-клю-клю-клю-клю, тррррр!..
     Юу-лит, юу-лит. Затем с повышением на несколько тонов: Юрь-юрь-юрь-юрь,
го-го-го-го-го-го-го... (Дед Васяка закатил глаза  и  схватил меня за рукав:
"Ка-аков гусачок!") Ирь-ирь-ирь-ирь.
     Ци-пфи,  ци-пфи,  ци-пфи,   пью-пью-пью-пью-пью   (звенящая  водопойная
дудка)...

     Ци-фи, ци-фи, чо-оч-очо-чо-чо-чо-чо-чо-човид!..
     Цицити-вит,    тю-вит,     тю-вит,     тю-вит,     тляу-тляу-тляу-тляу,
пив-пив-пив-пив-пив... ("Ух,  --  толкнул дед меня локтем  в  бок, --  какая
шикарная, просто отличная серебряная водопойная дудка!")

     Юу-лип, юу-лип, лип-лип-лип-лип-лип... ("И "липушка" превосходная!")

     Пи-пи,   пи-пи,   пи-пи,   клы-клы-клы-клы-клы-клы...   ("И  "клыканье"
отменное!")

     Чричи-чу, чричи-чу, чричи-чу...

     Ци-вит, ци-вит, ци-вит  (тихонько,  словно бы вкрадчиво), клюи (форте),
клюи-клюи  (двойное  форте), клюи-клюи-клюи (фортиссимо),  ту-тут-тут-ту-тут
(лешевая  дудка)  и в  завершение -- стукотни: двойные, хлыстовые, визговые,
игольчатые, а также дроби:  сверчковые, трещотки, тройные точилки,  раскаты,
оттолчки, скидки и прочие "мелоча".
     Дед Васяка крякает и смахивает слезу:
     -- Ах, что вытворяет, одер!..
     После  чего мы стучим  в  дверь палаты, слышим  знакомый голос  носатой
нянечки:  "Взойдитя!" --  входим в палату  и видим сияющие глаза Тамары, а в
клетке перед ней видим соловья, который плещется  в поилке, купается, только
брызги летят,  и  в них, в  мелкой водяной  пыли,  стоит, плавится, светится
шаровой  молнией  акварельная радуга, а моя Тамара,  моя  любимая  женщина с
обрезанными косами, кормит Кирюху муравьиным яйцом и улыбается.
     -- Видишь, соловей-то совсем голодный. Ах, какой чудесный певун!
     И  говорит  она это  счастливо, похудевшая, осунувшаяся,  но,  кажется,
совсем здоровая, любуясь моим  искусственным кибернетическим монстром, жадно
пожирающим соловьиное лакомство. И меня поражает не то, что железный соловей
ожил, а то --  откуда у  нее взялось муравьиное яйцо. И все -- как в сладком
сне...
     А дед Васяка умиляется простецки:
     -- Вот-вот, молодчага! Не евши -- легче, поевши -- лучше!

[Fahrenheit]

«Силуэты на облаках.» Н. Сладков
 Соловей поет.

Соловей поет, а вокруг все думают, думают.
Сосед-соловей думает: «Лучше нос к нему не совать, а то хвост выщиплет или в макушку клюнет!»
Соловьиха думает: «Раз поет – значит, место для гнезда облюбовал! Слетать посмотреть, что ли?»
Птицелов думает: «Хорошо поет, шельмец! Пора западню готовить!»
Прохожий думает: «Вот и еще одна зима позади…»
А соловей поет и поет.
А все вокруг думают, думают…

[Fahrenheit]

[Fahrenheit]

Маэстро русского леса

Незабываемое чувство упоительного волнения всякий раз овладевает душой, едва лишь ее коснутся удивительные по своей силе и красоте волшебные трели. Они принадлежат соловью — той хрупкой и осторожной птичке с темными выразительными глазами, чей проникновенный голос на многие часы и версты гулко разливается по лунной ряби водной глади или эхом рассыпается вдоль ночной степи, скитаясь между островками притихших дубрав.  …Начало мая под Курском. Теплая и тихая лунная ночь, легкий приятный ласкающий ветерок. Небольшой островок дикой дубравы, затерявшийся в заповедной Стрелецкой степи. Близится полночь. И вдруг: «Ти... ти-ти-ти... ти-ти-ти-тию-ви...» — несмело разорвал почти двухчасовую ночную тишь своим «почином» курский соловей... Помолчал, послушал: не отзовутся ли собратья?
Из дальних кустов ему ответили, и он рванул, уверенно рассыпая налево и направо колено за коленом, строфу за строфой. Программа «выступления» была стабильной, когда маэстро пел в одиночестве, но резко менялась в сторону сближения с соседом, если тот вдруг появлялся со своим репертуаром. Этим приемом «мой» соловей показывал пришельцу, что адресует песню именно ему. Тот, в свою очередь, если испытывал ответное чувство, тоже отклонялся от своей обычной программы и старался произносить те колена и даже целые строфы, которые исполнял перед этим его визави. Так завязывался самый настоящий диалог. Быть свидетелем подобных «переговоров» — величайшая награда для натуралиста...
Из куста метрах в тридцати мощно «ударил» сосед, подобравшийся поближе. В его вокальной атаке было нечто такое, что заставило моего чародея забыть об осторожности. Осмелев, я пополз к соловью по непролазной чащобе. Пять минут — и я рядом с певцом. Вижу его силуэт в метре от себя. Но вот досада: настолько темно, что ничего толком нельзя разобрать. А, будь что будет! И — включил фонарик...
Невозможно было оторвать восхищенный взор от глубоко трепещущего горлышка и сотрясающегося с бешеной силой тельца. Маэстро обо мне и думать забыл… Два часа спустя я опять стоял близ певца, но уже с «птичьим» микрофоном и магнитофоном. Когда рассвело и соловей взлетел на кроны дубов, я возвращался домой, унося с собой его «сольную партию». Теперь оставалось лишь дождаться следующей ночи...
Пробило 23.00. Я повесил на грудь магнитофон, в руки взял фотоаппарат с привинченными к нему вспышками и фонариком и отправился в путь. Тишина... Да здесь ли он? Нажимаю клавишу магнитофона, и лесной лог наполняется вчерашним «концертом». И сразу же, словно он только того и ждал, зазвучал живой Маэстро. Он сразу раскусил, что это «чужак», а не кто-то из его друзей-приятелей, живущих по соседству. А вот с этим новым претендентом на его участок и на его подругу надо разобраться… Поэтому законный хозяин тотчас самозабвенно начал подстраивать свою песню под «магнитофонного» исполнителя, а поскольку тот был им же самим, то «подстройка» давалась ему без труда и приводила его в буйный азарт.
Не выключая магнитофона, я начал сбавлять уровень звука: получилась иллюзия, что «соперник» сдает позиции.
   
 А раз он струсил, хозяину не грех проводить незваного гостя, да так, чтобы в другой раз ему неповадно было посягать на чужой участок. Не успел я и глазом моргнуть, как мы оказались «носом к носу» — магнитофонто у меня на груди висел. И как начал в самое ухо свистать! Я невольно попятился назад, да ветви не пускали. Взвожу фотоаппарат, включаю фонарь — а ему хоть бы что. Навожу на резкость, делаю снимок. Щелчок затвора показался мне громом, сверкнули ослепительные молнии вспышек — а он и ухом не ведет!
Дело кончилось тем, что после съемок мой поющий собеседник, вконец «зазом-
 бированный» своим несмолкающим и неуловимым «двойником», настолько потерял чувство страха, что позволил мне...взять себя в руки. И не раз, а трижды подряд! Схваченный, он умолкал, не издавая никаких сигналов тревоги, что красноречиво говорило о том, что в своем самозабвении Маэстро даже не осознавал, что с ним происходит. Наконец, после безуспешных попыток вернуть соловья к естественной для него осторожности, я выключил свою «волшебную дудочку» и направился к дому, шокированный увиденным, пожалуй, гораздо сильнее, чем мой герой…

Как-то под Москвой в первых числах июня случилось мне перебираться через лесную канаву, тянувшуюся вдоль светлой березовой аллеи вблизи водохранилища. Канава была довольно широка и начинала уже зарастать крапивой. Разбежавшись, я перелетел через нее, но оступился, сделал шаг назад, в глубь канавы, и… чуть не ахнул! Почти из-под самых ног безмолвно выпорхнула небольшая коричневатая птица и, пролетев метров тридцать, нырнула в густую тень ближайших кустов. Проводив ее ошалелым от неожиданности взглядом, я осторожно, не шевелясь, осмотрел место, откуда выпорхнула птица. Далеко не сразу удалось заметить у самой ноги аккуратно свитое из прошлогодних листьев и стебельков небольшое гнездышко, в глубоком лотке которого лежало пять шоколадно-кремовых яиц, удивительным образом сливавшихся с окружающим фоном. Сомнений в том, кому принадлежало гнездо, быть не могло…
Из книг я знал, что в период насиживания соловьи по-разному реагируют на вмешательство человека — в зависимости от того, сколько дней соловьиха просидела, согревая кладку. В конце этого периода они становятся гораздо спокойнее. А уж когда появятся птенцы, соловьи способны без особого волнения кормить потомство даже в присутствии стоящего неподалеку человека. Если, конечно, он неподвижен. Из-за этого фотографировать соловьев у гнезда можно было начиная лишь с самых последних дней периода насиживания. Пришлось скрепя сердце отложить съемки по крайней мере на неделю.
И вот он наступил, этот долгожданный день. Рано утром с набитым рюкзаком и тяжеленным штативом в руке подхожу к заветному месту и… не узнаю его: вместо реденьких низких стебельков на склоне канавы разрослась густая чаща крапивы. С трудом отыскав гнездо, раздвигаю окружающие его стебли крапивы…
Вместо яиц — маленькие, слепые, только что вылупившиеся, еще не успевшие обсохнуть птенчики. Скорлупы от яиц в гнезде уже не было. Воспользовавшись отсутствием взрослых птиц у гнезда, я, не медля ни секунды, устанавливаю фотопалатку. Внезапно раздаются тревожные свисты — вернулись хозяева. Моментально ныряю в темную глубину палатки. Тревожные голоса наконец смолкли. Минут через десять — чуть слышный шорох рядом с палаткой: соловей подходит к гнезду. И — тишина... Медленно тянется минута за минутой. Затекшей рукой достаю из кармана рюкзака острые ножницы и осторожно прорезаю небольшую щель в брезенте, прямо напротив гнезда. Затаив дыхание, заглядываю…
Прямо на меня напряженно, с затаенным беспокойством смотрит карий глаз сидящей на гнезде самочки. Вдруг она насторожилась, вытянула шею, словно к чему-то прислушиваясь, и из ее горлышка вырвался сдавленный писк. И тут я увидел появившегося около гнезда Маэстро. Он принес небольшую гусеницу-листовертку. Отец семейства вскочил на бортик гнезда и наклонился к супруге. Та ухватила гусеницу за голову, и обе птицы стали тянуть добычу в разные стороны, пока несчастная листовертка не разорвалась пополам. После этого самочка, держа в клюве ее половинку, попятилась назад, открывая слепых птенцов, а те в ответ на тряску и свет принялись беззвучно раскрывать свои ярко-желтые ротики. Покормив малышей, самец бесшумно скрылся в чаще крапивы, а самочка, вся распушившись, вновь уселась обогревать потомство. Я продолжал с интересом наблюдать за ней.
Первые дни соловьи вели себя очень осторожно. Задолго до того как оказаться у гнезда, они спускались вниз, на землю, и бесшумно прокрадывались, скрывшись в густых зарослях травы и жгучей крапивы, то и дело останавливаясь и осматриваясь: не грозит ли откуда опасность? Так же неслышно уходили за новой добычей. Но прошла неделя — и соловьев стало не узнать: поймав какого-нибудь жука или гусеницу, они изо всех сил спешили к ненасытным своим детям и прямо с разлета опускались рядом с гнездом, а после кормежки столь же стремительно взмывали вверх...
Июнь щедр на грозы. Едва на голубое небо наползала лиловая туча, соловьиха спешно усаживалась на птенцов, готовясь защитить их от непогоды. Но кормление соловьят не прекращалось даже во время грозы. При непогоде родители разделяют между собой обязанности: мать неотлучно греет детей, а отец снабжает всю семью провиантом.
Гусеницы, жуки-мягкотелки, усачи, мокрицы и прочее — все это поглощается птенцами в несметном количестве. Бывает, что птенцы капризничают, отказываясь от корма. Тогда соловей принимается «упрашивать» их, издавая особое ворчание. При кормлении изрядно подросших детишек родители начинают прикрывать глаза своим «третьим веком» — соловьята, повзрослев, всегда норовят клюнуть что-нибудь блестящее, не пренебрегая даже глазами собственных «предков»…
И разгорелся жаркий бой! Мать хватала клювом упрямых насекомых и резким броском отшвыривала их в сторону. Однако прибывали все новые и новые полчища противника, и бедная соловьиха уже начала выбиваться из сил. Муженек же ее наведался разок, скормил добычу птенцам, а как попробовал бороться с муравьями — продержался недолго. Соловьихе оставалось надеяться лишь на себя одну. Еле дыша от усталости, она в исступленной решимости продолжала отбивать атаку многочисленных безжалостных врагов. Схватка продолжалась три часа. Натиск муравьев постепенно ослабевал, их становилось все меньше и меньше и, наконец, не стало вовсе. На следующий день бродяги-муравьи возникли у гнезда снова. И вновь соловьям пришлось с доблестью выдержать страшное испытание. Впоследствии муравьиные нашествия уже не повторялись. Однако незадолго до вылета птенцов — на десятое утро их жизни, чуть не ставшее для них последним, — соловьиное семейство посетил гость посерьезнее муравьев…
Утром я проснулся от какого-то шума. Угол палатки буквально сотрясался от стука, а в брезенте зияла довольно солидная дырка, в которой мелькал чей-то длинный острый клюв. «Гостем» оказался самец большого пестрого дятла. Я продолжал с интересом следить за его тенью, прыгающей по брезенту. Вскоре дятел «ознакомился» со всей палаткой, и тут произошло то, чего я никак не ожидал — прокричав несколько раз свое «кик-кик!», дятел внезапно слетел вниз, к моим заветным соловьям, и ухватился за стебель крапивы рядом с гнездом, на котором в это время, обогревая птенцов, сидела самочка.
При виде дятла все перья ее поднялись дыбом. Птичка раскрыла клюв и, превозмогая страх, зашипела на вдвое превосходящего ее размером пришельца. Тот в два прыжка достиг гнезда и с ходу сильно долбанул соловьиху клювом. Бедная пичуга, не выдержав, слетела с гнезда и с отчаянным жужжанием, распустив крылья и хвост, стала метаться вокруг дятла. А тот, не обращая на это ни малейшего внимания, приготовился расправиться с птенчиками и уже успел-таки клюнуть одного из них. Тут уж пришлось срочно вмешаться мне, иначе исход был бы печален. Приподняв низ палатки, я кошачьей хваткой вцепился в бандита, но ему удалось вывернуться. Оставив мне на память пару перьев, дятел улетел…
Визит дятла не прошел бесследно для матери-соловьихи. Она неестественно много времени проводила около гнезда. Отлучалась же она крайне неохотно и почти сразу же возвращалась, часто даже безо всякого корма. Лишь к середине дня волнение соловьихи улеглось, и ее поведение стало нормальным.
Дни шли за днями. Соловьята росли быстро. На десятый день они были густо покрыты перьями. На двенадцатый день соловьята покинули гнездо. Но этому событию предшествовала солидная подготовка. Еще с девятидневного возраста они все чаще принимались чистить оперение, вытягивать крылышки. То один, то другой птенец, поерзав в гнезде, высоко приподнимался на некрепких еще ножках и одновременно «до отказа» вытягивал оба крыла. Такие упражнения необходимы малышам для укрепления мышц ног и крыльев. И вот наступил долгожданный день. Самый отважный из соловьят, издавая особые, характерные только для слетков, громкие и отрывистые цыкающие и щелкающие звуки, привстал на ножках и взобрался на край гнезда. Затем соскочил с него и, помогая себе крылышками, стал пробираться среди зарослей крапивы и затаился под подходящим листиком в метре от гнезда. Его примеру последовали один за другим и остальные братишки да сестренки...
   
 Это означало для малышей начало новой жизни. Подкармливая слетков, родители неустанно следили за обстановкой вокруг. Лишь только показывался враг, тотчас раздавался тревожный соловьиный свист, предупреждающий об опасности. Мало-помалу молодые соловьи научились сами находить добычу. Если рядом появлялись отец или мать, дети устремлялись к ним. Однако с каждым дальнейшим днем такое желание у обеих сторон слабеет, а когда молодым исполняется 29—30 дней, кормить их перестают вовсе. Отныне соловьята становятся самостоятельными. Шло время. Июнь подходил к концу. Молодые соловьи окрепли, научились неплохо летать, хватать и съедать ползущих насекомых, полюбили купание в лужах. Но еще больше им нравилось принимать «солнечные ванны». Во время этого непередаваемо приятного времяпрепровождения одни соловьята чистили оперение и занимались «физзарядкой», другие предпочитали «загорать», лежа на земле и блаженно распушив хвостики и крылья, а третьи...тихо-тихо, очень долго и самозабвенно бормотали что-то, раздувая горлышко.
 Эти звуки пока даже отдаленно не были похожи на знаменитые трели их отцов и дедов. Но все же это были их первые пробы...
Известному фотоанималисту и орнитологу Михаилу Владимировичу Штейнбаху в этом году должно было исполниться 50. До своего юбилея он не дожил совсем немного. Но, как истинно талантливый художник, он навсегда остался в своих произведениях. Михаил Владимирович любил фотографировать птиц в естественных условиях. Особенно известны его гнездовые съемки, когда он, порой по три недели оставаясь у гнезда, ловил редчайшие моменты удачи. Присущий Михаилу Штейнбаху дар называют магнетическим: он просто притягивал к себе живую природу, как его фотографии — зрителей. Они узнаваемы, полны жизни и почти человеческих эмоций. Говорят, что человек — это лучшее творение Природы. Для Штейнбаха же венцом творения, видимо, были птицы.
 Михаил Штейнбах | Фото автора
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/340/

[Fahrenheit]

В поисках «пишущего амура»

В коллекции собирается все. Горные породы, образцы животного и растительного мира, метеориты... Перечислять можно бесконечно. Но, как правило, все это зримое и осязаемое.
А вот живые образцы поиска биологов-акустиков в руках не подержишь. По той простой причине, что филофонисты к этому не стремятся. Им достаточно записать и хранить голоса своих образцов. Именно они надобны ученым для выяснения проблем зоологии, связанных с тайнами общения, путешествий, поведения всякой живности. Записи помогают сохранить и «звуковые портреты» редких и исчезающих копытных, крылатых, земноводных...
Пятнадцать лет — именно таков «возраст» фонотеки биологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова — срок, конечно же, незначительный. Но собрание звуков — на магнитной ленте и грампластинках — довольно внушительное, более трех тысяч голосов. И перспектива пополнения коллекции поистине кругосветная.
На земном шаре живет свыше восьми тысяч видов птиц, около трех тысяч зверей, множество звучащих земноводных, рыб и несметное число насекомых. Всякое собрание стремится к максимальной полноте. Но до того, как эта зоологическая звучащая галактика попадет в фонотеку, пройдет не один десяток лет. А в ближайшей перспективе маячит и видеозапись...
Может быть, самое удивительное в том, что сугубо научную коллекцию оказалось возможным использовать в разнообразных прикладных целях. Демонстрация голосов животных, допустим, на уроках способствует более образному восприятию учащимися курса зоологии и охраны природы. В сельскохозяйственный сезон массовые «посещения» птицами виноградников, садов и полей порой наносят значительный ущерб. Трансляция записей тревожных криков «летунов» для их отпугивания отчасти помогает сохранить урожай. Наконец, в лечебных учреждениях все чаще обращаются к песням птиц как к лечебному средству — ну хотя бы для лечения бессонницы.
Выпущенные фирмой «Мелодия» грампластинки с записями голосов животных быстро исчезают с магазинных прилавков. За последние двадцать лет вышло около тридцати наименований долгоиграющих дисков. Не слишком, конечно, много... Есть в зоологической фонотеке МГУ пластинки и на 78 оборотов. Они вышли в свет еще в эпоху граммо- и патефона и составляют предмет постоянного поиска. Эти легко бьющиеся винилитовые «гранды» хотелось бы собрать все до единого в нашу коллекцию, чтобы сохранить навсегда.
Странный, неугомонный народ ученые-собиратели. Они подчас придают значение таким предметам, которые для всех остальных ровным счетом ничего не значат. Казалось бы, лежат-пылятся всеми забытые «пишущие амуры» в бабушкиных сундуках, на дедушкиных чердаках — ну и пусть лежат. Ан нет! Через череду лет безуспешного поиска «Единственной записи настоящей канарейки», о которой известно только по анонсу в старинном каталоге 1914 года, я уже терзаюсь — а «был ли мальчик-то»? Существовала ли на самом деле такая пластинка, или это легкомысленное обещание акционерного общества «Граммофон»?
Но пора познакомить читателя поближе с этим хрупким рядом винилитовых дисков с экзотическими этикеточными наклейками. Осенью 1910 года в России фирма «Пишущий амур», которая входила в состав межнационального акционерного общества «Граммофон», выпустила самую первую у нас грампластинку с записью трелей соловья с натуры. Действительно, «маэстро» был настоящий, в списке семейства дроздовых именуемый южным соловьем. Но то, что запись была с натуры, сейчас можно утверждать с натяжкой. Ведь соловей сидел все-таки в клетке и запись шла в студии. Техника того времени просто не позволяла выйти на природу. Потому и студийная запись — большое достижение. Издателям было важно подчеркнуть, что песня соловья с натуры. Потому как до, так и после выпуска этой пластинки в России и некоторых других европейских странах время от времени появлялись фальшивые грамзаписи с подражаниями голосам домашних животных, с игривыми вальсовыми свистами «под соловья»...
Та пластинка, что вышла первым тиражом в 1910 году, была согласно объявлению в каталоге с записью на одной стороне. К тому времени только-только переходили на производство двусторонних дисков.
Листая подшивки дореволюционных рекламных журналов «Граммофонный мир» и «Граммофонная жизнь», я по отдельным, весьма скудным сообщениям попытался восстановить число выпущенных до 1914 года пластинок с трелями соловья. Их оказалось пять или шесть номеров, иными словами — выпусков. Неужели столько птиц перебывало перед рупором звукозаписывающего аппарата? Нет, конечно. Клеточный соловей был один и тот же — владельца Карла Рейха из Бремена. Но тот, кто хотя бы раз слышал короля певцов в природе, помнит, как долго и разнообразно он поет. А. К. Рейх предоставил соловья отменного, разнообразных колен. Разве поместится такая песня на одну пластинку со скоростью вращения 78 оборотов?.. Ведь длительность звучания десятидюймового диска («гранд») на обеих сторонах составляла всего пять минут. Для сравнения — современная долгоиграющая пластинка того же диаметра звучит в пять раз дольше. Вот и пришлось «Пишущему амуру» раскладывать, растягивать соловьиную песню по пяти-шести дискам. Что ж, фирме это было выгодно: трудоемкая запись сделана однажды, а пластинок выпущена серия, и все с разными комбинациями соловьиных песенных колен. Само собой, осуществлялись и идентичные переиздания — ведь спрос едва успевали удовлетворять.
И вот уже десять лет мы настойчиво разыскиваем эти затерявшиеся черно-этикеточные «амуры». Прямо скажем — удач немного. Первыми пришли на помощь коллеги — коллекционеры грампластинок, неутомимые «бурильщики» по части старинной культуры вокала. Известные в Москве собиратели С. Р. Закржевский и М. А. Марков любезно передали в фонотеку МГУ два отечественных «соловьиных диска». Так было положено начало...
Теперь самое время ответить на, возможно, возникший у читателя вопрос. Итак, по всей России граммофоны разносили песню южного соловья, записанную в Германии. А что же наш восточный соловей? Его тоже записали на пластинку, но уже в 1935 году. Это был певец из коллекции пернатых москвича В. Колотова, и запись была произведена на дому специалистами студии звукозаписи Грампласттреста. В целом, насколько известно, в наше время до войны успели выпустить пять дисков на зоологическую тему. Два из них необычны тем, что записи были впервые сделаны на натуре — в вольерах Московского зоопарка. В то время в зоологическом саду работал профессор П. А. Мантейфель. По его рекомендации были записаны голоса как зверей, так и птиц. Одну из этих пластинок — «День в зоопарке» — я несколько лет назад подержал в руках под надзором сотрудника Центрального архива звукозаписей, но сейчас ее там, увы, нет.
Об этом эпизоде я потом рассказал профессору Б. П. Мантейфелю, сыну Петра Александровича, с тайной надеждой, что уж в семье-то хранятся заветные экземпляры. Борис Петрович с интересом выслушал мое сообщение... и признался, что об этих пластинках ничего прежде не знал. Так где ж их после этого теперь искать?
В послевоенное время пластинки на 78 оборотов с записями голосов животных не выпускались. Благодаря пионерским начинаниям доктора биологических наук Б. Н. Вепринцева и его коллег с начала шестидесятых годов у нас начался совершенно новый этап в фиксации голосов животных в природной обстановке. И на сей день в свет вышли уже почти три десятка долгоиграющих дисков с записями песен и позывков ста пятидесяти видов птиц, двадцати — рыб, девяти — земноводных...
Коллекция университетской зоологической фонотеки непрерывно пополняется, хотя и не так быстро, как хотелось бы. Но, мы считаем, в достаточной мере полной она станет лишь в тот день, когда последние из недостающих отечественных семидесятивосьмиоборотных тяжеловесных дисков с поблекшими этикетками займут пустующий ныне отсек на стеллаже рядом с современными тонкотелыми собратьями.
И. Никольский, кандидат биологических наук, хранитель зоологической фонотеки биофака МГУ
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/1937/

[Fahrenheit]

Обыкновенный соловей, ночная песня:
solovey2.mp3 - DivShare

[Fahrenheit]

В тумане ольховый лес.

Глухо в лесу, тихо.

А я бегу - боюсь опоздать на утренний клёв.

"Тии-вить, - слышится слева, - тии-вить".

"Почин! - думаю я на бегу. - Ну сейчас начнётся!"

"Пуль,

пуль,

пуль,

пуль,

пуль!"

Пулькает! Здорово пулькает!

"Клы,

клы,

клы,

клы,

клы!"

Клыкает! Во как клыкает!

"Плен,

плен,

плен,

плен,

плен!"

Пленкает! Неплохо пленкает! Умеет!

Некогда мне, некогда, я бегу - боюсь опоздать на утренний клёв.

Когда я пробегаю мимо певца, который спрятался в средине ольхи, он замолкает на миг, но тут же начинает разгоняться: "Тии-вить".

И летят мне вдогонку соловьиные колена и кольца:

пульканье,

клыканье,

пленьканье,

дробь,

раскат,

колокольца,

летний громок

и юлиная стукотня.

А я бегу, бегу - не опоздать бы на утренний клёв.

А впереди уж встречает новый соловей.

Быстро приближаюсь к нему и слышу затихающего певца сзади и нового, свежего, сочного, - впереди.

Да что же это - голова кругом!

Впереди - пульканье.

Сзади - клыканье!

Впереди - дробь.

Сзади - раскат!

А где-то там, совсем-совсем впереди, - третий соловей, до которого я ещё не добежал.

"Чулки! Чулки! - поёт он. - Где вы? Где вы?"

Пока доберусь до озера, соловьи передают меня из рук в руки.

А черёмуха-то цветёт, осыпается на чёрную дорогу, ворочаются в озере язи, бьют в прибрежной траве зеленовато-рябые щуки.

Вытаскиваю из кустов лодку и - быстро к шестам, вколоченным в дно озера. А новый певец, приозёрный уже

пулькает-булькает,

клыкает-клокает,

пленькает-плинькает

да вдруг как рассыплет по поверхности озера сразу с полтысячи бус! Так холодом и ошпарит.

А я-то леща тащу.

Боком-боком-боком, разинув розовый рот, выпучив придонный глаз, идёт лещище к лодке.

А за спиною - снова разом по воде с полтысячи бус!

Ну и соловей!

Я зову его Хрустальный Горошек.
Коваль Ю соловьи

[Fahrenheit]

                         А. Мальчевский. " Кукушкин перелёт"    

     "Кукушкин перелёт"-это одно из колен в песне соловья. Его придумали старые птицеловы-великие знатоки соловьинной песни. Кроме "кукушкина перелёта" они различили в ней также "почин", "лешеву дудку", "клыкань", "журавлика", "дроздика", "дробь", "кулика" и другие колена.
     Репертуар у каждого соловья свой, и даже один и тот же певец может его изменять. В разных районах могут устанавливаться свои напевы, отличающиеся набором и порядком исполнения колен. По набору колен и общему строю песни птицеловы отличали курских соловьёв от московских, московских от волынских, подольских, полесских и других. Различия в напевах сохранились и по сей день, хотя, конечно, они и претерпели изменения.
     Мне приходилось больше всего иметь дело с пением соловьёв Ленинградской области. Выяснилось , что лужские соловьи поют иначе, чем птицы из Волосовского района или соловьи, живущие под самим Ленинградом. Песня волосовских птиц отличается большим разнообразием колен, но она наполнена "мелочами" и исполняется как-то поспешно. Нет в ней той представительности, которая отличает песню лужских птиц. Эти поют не спеша, с расстановкой. Последовательность колен как бы специально продумана. За "почином" идёт "дудка", затем (очень громко) "кулик", потом "кликанье" и так далее. Однако конец у лужских соловьёв не всегда эффектный. Чаще всего они заканчивают её нежно исполняемой " дробью"- продолжительным треском " трррррррцй". При этом некоторые ставят на конец "стукотню"- "чочочочочочочови", которая несомненно украшает песню.
     Среди лужских птиц попался раз соловей, песня которого заканчивалась трелью речного сверчка. Для меня, как орнитолога, она ценна тем, что демонстрирует подражательные способности соловья. До этого мне казалось, что соловей-творец и поёт только своё, соловьинное. Но, охотясь за голосами птиц в Павловском парке под Ленинградом, мне удалось записать соловья, который изображал "хорканье" вальдшнепа во время тяги. Это был второй мой ценный трофей. И вдруг дошло: старые-то названия колен песни-"дроздок", "кулик", "кукушкин перелёт"-представляют соловьинную песню как звукоподражательную ! Действительно, если вслушаться, то в песне соловья можно услышать звуки, похожие на голос пеночки, певчего дрозда, чёрного дятла и других птиц. Он наполняет песню звуками, которые слышит вокруг себя, но исполняет их на свой лад. В этом и заключается его талант-отражать мир окружающих звуков по-своему, по-соловьинному!                                                   
    "Кукушкин перелёт" по звучанию напоминает голос самки кукушки, зовущей самца. Его называют "хохотом", хотя на самом деле он больше похож на "хихиканье". В песне соловья это "хихиканье" видоизменено и звучит как быстрое и громкое "кликликликликликли". В моей коллекции соловьинных песен это колено долгое время отсутствовало. Я специально искал его, вслушиваясь в песни соловьёв. Наконец у деревни Гашково в Псковской области я услышал пение необычных соловьёв. Их было несколько, и все пели сходно. Такой песни мне слышать ещё не приходилось. С разных сторон доносились звонкие колокольчики. Остальную часть песни было даже не разобрать-настолько последнее колено выделялось по силе звучания. С параболой и магнитофоном спешу к опушке. Подхожу, а соловей замолкает и, отлетев в сторону, хоть и продолжает петь, но уже не так азартно, с перемолчками. Опять подхожу, и снова соловей отлетает. Что делать? Издалека хорошей записи не получить, даже с параболой. Применяю последний приём-записываю песню издали и даю прослушать соловью. Долгая тишина. Затем рядом в кустах слышу поскрипывание, посвистывание, тихие обрывки песни. Соловей озадачен-сидит на ветке, поводит длинным рыжеватым хвостом и смотрит тёмным немигающим глазом. И вдруг он запел, да с такой силой, что в ушах задавило. Никогда раньше не слышал я такого азартного пения. Одна песня следует за другой-без остановки. Лишь звонкая концовка да негромкий "почин "позволяют различить периоды пения. А то бы и не понять, где начало, а где конец.                           
     Осторожно ставлю самый низкий уровень записи, слежу за стрелкой-не заходит ли она слишком далеко за красную полосу. Иначе всё дело можно испортить. Включаю магнитофон. Запись идёт, сердце радуется. Пишу минуту, другую, наконец с сожалением выключаю, хотя соловей и продолжает петь. Прослушиваю плёнку-блестяще! И тут же соображаю: да это же "кукушкин перелёт"! Нашёл! Как я раньше не сообразил: типичное "кликликликликли", только поставленное на конец, вместо "дроби" и "стукотни", как бывает у ленинградских птиц. Вот и ещё один ценный трофей, ещё одна удача!
                                                           

[zelen]

   Всем добрый день ! Вчера у нас в Киеве по каналу 1+1 показали в вечерних новостях успех Китайских орнетологов . Успех заключался в том , что типо до сегодня никто не мог заснять черноголового соловья .
Ролик крутили вчера секунд 40 . Птаха не пела , а сидела у воды на сломанной ветке . Птиц красивый . Причём как говорили в новостях камеры были направлены абсолютно в другое место , а птица села рядом и орнитолог начал её снимать на телефон . Вот эти редкие кадры вчера показали .
Я так понимаю его ловят и держат , но в природе снять трудно так , как ариал обитания это Китай и ещё где - то ближе к границе России .
Кто - то держал черноголового соловья ?

[Fahrenheit]

[zelen]

   Ну Курский ..... с детства знаю , что так поют только Курские соловьи .
Или ..........
- Поёт прям , как Курский соловей .
До сих пор . так и говорят .

[Falco58]

Уважаемый Fahrenheit, спасибо за интересные материалы. Я себя к знатокам песен не отношу, я чисто любитель, поэтому простите за дилетанский вопрос. Это что действительно запись ХОРОШЕГО курского соловья? На мой слух  это ничуть не лучше нашего среднего " лукояновского", и когда ловлю себе соловья, то пытаюсь найти, чтобы он хотя бы одним-двумя коленами выделялся из общей массы. Правда, что касается моего слуха. На этот вопрос я всегда отвечаю, что родом я с Урала, а там медведи по улицам ходят, не исключаю, что какой-то и на ухо наступил. Удачи. Евгений. 

[Натуралист]

Пойма речки Ельцовка, что под Новосибирском - одно из характерных мест, где гнездятся и поют, конечно, соловушки. Именно в этом месте, года три назад, поселился ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕВЕЦ... Так и не отловил я его тогда... То в ловушку он не шел, то клещей прорва была, то, в итоге, и времени не осталось... Песня ОЧЕНЬ ХОРОША была у него! Длинная и с постоянно меняющимися коленцами)... Но ничего, скоро должны прилететь..., если уже не подошли)

[Николай П.]

Стоим в Болгарии на СРЗ, практически от причала начинается лес, по носу поет черный дрозд и ночной южный соловей, по корме черноголовка и дневной южный соловей. У черноголовки и дрозда отличные песни . А песни южных соловьев как то непривычны - быстрые, торопливые , совсем не та песня как у нашего соловья. Соловьев очень много - прошелся- практически через каждые 70-100 метров поет соловей, но певца с достойной песней, которая бы понравилась пока не слышал.
   

[borsh]

Сегодня утром мой соловей, пойманный 9 мая, негромко пропел несколько колен. А птенцы прошлого года, которых я брал на ловлю, заметно оживились и стали напевать громче и чище, после того как послушали и увидели своего собрата на природе- живой пример оказался гораздо эффективнее записей

[Николай П.]

:az:Удачного похода Вам, уважаемый Николай П.) Как то необычно читать Ваше сообщение... Средиземноморье... по корме поет черноголовка...ЭКЗОТИКА!!!)

Уважаемый, Натуралист! Спасибо за добрые слова, в "походе" нам будет веселей вдвоем с новым другом  . Буквально пол часа назад поймал южного соловья, с неплохой песней, чем дальше в лес, тем песни побогаче. Использую портативный кассетный диктофон, вначале записываю нужного певца, и потом даю ему же прослушать свое произведение  , очень удобно птица всегда безотказно идет в бой :) . раньше никогда не держал южных, конечно намного меньше нашего, какой то миниатюрный и грациозный, более шустрый, а наш более "самоуверенный" и "гордый ".
Вот фото

[Натуралист]

Уважаемый, Николай П., доброго времени Вам и Вашему соловью!). Вот это, я понимаю... поймать птичку во время путешествия и привезти ее, дай Бог, домой))!!! Удачи Вам и надеюсь на еще более удачные охоты! Спасибо за фото!) Действительно, южанин как то мельче восточного... Но в целом, КРАСИВ!)

[Николай П.]

Спасибо за добрые пожелания уважаемые фурманчане ! Птица уже успешно начала брать корм. У меня всегда есть зашхеренная маленькая ферма мучных, что удивительно они плодятся и размножаются даже без воды и пищи   . Конкретно оставил небольшую колонию 4, 5 месяцев назад, естесвенно снабдив их кормом. По приезду обнаружил, что они продолжают существовать, на вареном яйце и мясе они моментально подымаются, так же купил в городе опарышей и Роял Канин для котят.
Но лучше бы он помолчал один сезон  , пускай "оторвется по полной" когда окажется у меня дома, если Богу будет такое угодно  и конечно же если удача не отвернется от меня, уж очень мне он понравился

[Alisher]

В конце апреля с приятелем отловили по одному соловью,пели они довольно хорошо,правда, и ловились долго.Запел мой соловушка!!!!Поет во весь голос, но только с 17:30 до 18:00,  ночью и утром выдает отдельные трели, а хорошая песня-только в эти пол часа. Домой прихожу позже отведенного срока,как говорит супруга:"Все, не успел, отпел твой новобранец!"Получается послушать его по телефону или в выходные, а ведь завтра уже суббота........
   

[uragus]

  Уважаемый Николай П. поздравляю с отличным соловьем! Попал в хорошие руки.Южные соловьи в Болгарии известны своими прекрасными  песнями.

[горецкий]

С соловьями у нас в этом году как и у всех .пришли позжэ ,сразтяжкой малым количеством .первых поймали 26 апреля( южаков). первого восточника 2мая слышали и раньше но одиночки .10 пели в каждом кусте .тоже самое с черноголовками. ястребинки массово прилетели примерно в те же сроки вместе с иволгами.по сравнению с прошлим годом все задержались на 3 недели.южных меньше в этом году и ловятся как-то туго,но есть и приятный момент добыли 2 со смешаной песней полная южака и восточника .колена не переставляет проевает кажду песню отдельно.когда выслушиваеш кажется два разных соловья на одной територии.выглядит как южный только немного пестрин в верху на груди.читал как-то про гибридов (вольных) восточника и южного,но статьейка газетная. может есть инфа у кого по подробнее.С УВ.

[Fahrenheit]

  Слышал про таких межвидовых птиц неоднократно, в прошлом году преобретал с кольчужкой на груди как у восточного, только сам огненно рыжий. Если будет возможность выложить фотки такой птицы, очень прошу не сочтите за труд.

[горецкий]

вот фото .извините не профи.

[Fahrenheit]

 Спасибо за фотографии! Такого же держал в прошлом году, но у вас птица не крупная видно. Я не преследую размеры, просто соловей был довольно большой. Очень рад, что увидел вашу птицу. У нас пролёт восточников задерживается, т.е. по сути его пока не было. Успехов в содержании и отличных песен!

[Fahrenheit]

 Сегодня получил западного соловья. Старый охотник услышавший птицу был удивлён песне противоположной виду, проникновенно мелодичной и слаженной песне восточного. Позвонил дрожащим голосом и рассказал буквально ни свет, не заря. Фотографии передаю в тему: